Гетра. Мятеж дойчев («немцев») против Гуси По одной из версий летописи на месте Ретры находится Приливец («Прильвиц»), впоследствии саксонская крепость. Ретра стояла на девяти холмах. От Гамбурга до Ретры 20 миль.Раньше уровень воды был на 2–3 человеческих роста выше и холмы

Сначала, как водится, цитата из классиков:
«В 390-м году до р. X. дикие народы галлы напали на римлян. Римляне не могли с ними справиться, и которые убежали совсем вон из города, а которые заперлись в кремле. Кремль этот назывался Капитолий. Остались только в городе одни сенаторы. Галлы вошли в город, перебили всех сенаторов и сожгли Рим. В середине Рима оставался только кремль - Капитолий, куда не могли добраться галлы. Галлам хотелось разграбить Капитолий, потому что они знали, что там много богатств. Но Капитолий стоял на крутой горе: с одной стороны были стены и ворота, а с другой был крутой обрыв. Ночью галлы украдкою полезли из-под обрыва на Капитолий: они поддерживали друг друга снизу и передавали друг другу копья и мечи.
Так они потихоньку взобрались на обрыв, ни одна собака не услыхала их.
Они уже полезли через стену, как вдруг гуси почуяли народ, загоготали и захлопали крыльями. Один римлянин проснулся, бросился к стене и сбил под обрыв одного галла. Галл упал и свалил за собою других. Тогда сбежались римляне и стали кидать бревна и каменья под обрыв и перебили много галлов. Потом пришла помощь к Риму, и галлов прогнали.
С тех пор римляне в память этого дня завели у себя праздник. Жрецы идут наряженные по городу; один из них несет гуся, а за ним на веревке тащат собаку. И народ подходит к гусю и кланяется ему и жрецу: для гусей дают дары, а собаку бьют палками до тех нор, пока она не издохнет».
Л.Н.Толстой. Собр. соч. в 22 т. Т.10.

С самого детства мне не верилось в эту историческую байку, а тут решил проверить, почему же так опозорилась и стража, и сторожевые псы. Ну, стража заснула. А собаки?
И вот что выяснилось:

«После многочисленных проверок оказалось, что самая чуткая собака способна в безветренную погоду обнаружить дичь или человека на расстоянии примерно в ВОСЕМЬДЕСЯТ шагов. Чутье волка не уступает собачьему».
http://zoosite.ru/v2/1045

О собачьем слухе пишут разное, но разброс идет где-то от 24 до 250 м – видимо, в зависимости от породы, погодных условий и т.д.
При этом я не думаю, что в качестве сторожевых оставили в Капитолии самых глухих псов.
По собственному опыту знаю, что сторожевая, цепная, собака начинает беспокоиться, когда ты подходишь к охраняемой зоне (соседскому приусадебному участку) метров на 20. Это при условии, что твой запах ей знаком, и она не видит в тебе врага. Просто надо подать сигнал хозяевам. Если ты идешь мимо, вдоль забора, метров за 10 от будки – начинается такой концерт, что его слышно на другом конце деревни через рев трактора, даже если этот Гром спал в будке беспробудным сном.
А так ли чувствительны гуси?
Вот Л.П.Сабанеев:
«Конечно, и пролетные гуси, раз-другой побывавшие в переделках, уже не станут подпускать ни в телеге, ни навершне (т. е. верхового), тем не менее, несмотря на то, что они редко проводят на озерах более недели, их убивается несравненно более, нежели коренных гусей. Последние на открытом месте редко подпустят охотника с ружьем и на 150 шагов».
Вот и всё, вроде бы. Снят вопрос. Но…
У гусей хорошее зрение. Они видят охотника, а не слышат его – ведь в отдыхающей на полях стае всегда есть опытные дежурные, этакая служба ВНОС (воздушного наблюдения, оповещения и связи). К тому же это – дикие гуси.
Я никогда не видел (и тем более, не слышал), чтобы домашние гуси беспокоились дальше 5 м от меня, даже на деревенской улице. Два метра – да, начинают недовольно гоготать, топая подальше на всякий случай.
А если в сарае (ну, нет у меня поблизости храма Юноны с гусями)? Не пробовал. Но нашел в Интернете такого любителя, Игоря Прохорова:
«Когда я служил в армии и ночью пошел однажды в деревню в самоволку, вот там я как раз и натолкнулся на этот феномен с гусями. Проходил по задворкам мимо одного сарая, а там сидели гуси. И когда я переступил некоторую незримую черту, они начали потихоньку галдеть. Я сразу остановился и стоял не шелохнувшись, даже дышать перестал. Думал, они успокоятся и я пойду дальше. Но ничего подобного. Они гоготали (негромко, правда) все то время, что я там стоял. А меня это заинтересовало и я стал исследовать этот феномен. И вот что вышло. Громкость их гогота прямо пропорциональна степени приближения к ним, начиная с некоторого граничного расстояния. По моим прикидкам, эта граница проходит на удалении 3-4м. Если производишь какие-то звуки на большем расстоянии, они не реагируют. Но когда переходишь эту границу, они сразу начинают реагировать. И реагируют не на звуки, а на само присутствие человека. Не знаю, что они там чувствуют - запах, электромагнитное поле или что иное - но только не звук. Слишком сильно к сараю я не приближался, т.к. боялся, что они так разорутся, что всю деревню на ноги поднимут. А я-то был в самоволке.

А вот теперь перейдем к римлянам. Гуси в Риме жили в каком-то храме и были священными животными какого-то римского бога. В качестве сторожей их никогда не использовали, как я думаю, по причине выявленной мною закономерности: они начинают гоготать, лишь когда незнакомец подойдет к ним на расстояние менее 3-4 м. А сторож должен реагировать на гораздо большую дистанцию. Храм этот, где обитали гуси, стоял впритык (?) к городской стене. И когда галлы уже перелезли через стены, они оказались слишком близко от гусей. Вот те и подняли гогот. Если бы галлы перелезли через стены хотя бы на расстоянии 10м от храма, гуси промолчали бы. Так что здесь римлянам просто повезло и не более».

А вот тут Игорь неправ. Даже если храм стоял на самом краю обрыва – надо было проснуться, взять оружие, подойти к стене – а ведь галлы должны быть уже на стене, чтобы гуси на них отреагировали. Не вяжется, не успевает консул Марк Манлий, чей подвиг живописал Тит Ливий, к стене.
Значит, тупик?

Но ответ прост, как нежинский огурец.
Обратимся еще раз к первоисточникам, и мы узнаем, что премией Марку от благодарных защитников крепости было не золото, которого в Капитолии лежали сотни килограммов, а дополнительная пайка хлеба и вина.
Осажденные римляне давно ГОЛОДАЛИ, в пищу уже пошли кожаные сандалии и щиты из дубленой бычьей кожи.
Не трогали только гусей, боясь гнева Юноны.
Вот они и разорались, когда кто-то из римлян решил закусить хотя бы одним гусиком, пока остальные воины спят. Но спали-то они вместе. Шевеление и долгое отсутствие товарища могло вызвать вопросы.
У кого автоматически оставалось безупречное алиби? А у стражи, ведь она «стояла на стенах».
Представьте теперь картину:
1. Голодная стража во главе с начальником отправляется ловить и жарить гуся.
2. Гуси, почуяв неминучую гибель, орут так, что будят Марка Манлия.
3. Тот застает начальника стражи с гусем в руках, как Остап Паниковского,
4. Кричит «Не трожь птичку!» и бросается на неохраняемую стену, к самому опасному месту – потайной тропе наверх.
5. Консул успевает вовремя, и римляне, вскочившие от этого переполоха, успешно отражают атаку галлов, так кстати и некстати пришедшуюся на гусиные разборки.

А вот дальше что? Римляне – ум честь и совесть своей эпохи, эталон воина – и вдруг такой некрасивый случай! А что потом Тит Ливий напишет? К тому же начальник стражи совершил святотатство, покусившись на храмового гуся, и жертва Юноне была просто необходима. И вот начальника стражи сбросили в пропасть с обтекаемой формулировкой «за ненадлежащее исполнение служебных обязанностей», что и было зафиксировано историками.
И честь спасли, и преступника наказали, и богиню ублажили.

Интересный народ – историки. Ливий для них – авторитет, а вот зоологию они, похоже, со школы не любили, чтобы всякие там пустяки перепроверять с собачьим и гусиным слухом.

Рецензии

Володя, очень познавательно и убедительно. Жаль только красивую легенду. Но, прочитав вашу работу, вспомнила про соседских гусей - через два двора от меня жили. Точно, они не гоготали то и дело, когда к соседям кто-то приходил. Они гоготали только по утру и по вечеру, когда время кормления наставало. Или когда кого из них пускали на мясо. А так что бы сторожевую службу нести - не было такого. И на улице случалось сталкиваться со стаей гусиков - всё, как вы описали. Правда, был один дурной гусачина - кидался на прохожих. От него убегали, а он потом гордо шел к гусыням - прямо герой! Но надо было видеть этого героя, когда один из прохожих не убежал, а схватил его за длинную шею, приподнял над землей и помотал им в воздухе. Гусак возвращался к своему гарему понурый, опустив голову чуть ли не до земли. Жалко было смотреть.

О собаках не знала того, что у вас написано. Но ваши личные наблюдения все верные - сама сколько лет во дворе охранника держу.

(История)

Л.Н. Толстой

В 390-м году до Рождества Христова дикие народы галлы напали на римлян. Римляне не могли с ними справиться, и которые убежали совсем вон из города, а которые заперлись в кремле. Кремль этот назывался Капитолий. Остались только в городе одни сенаторы. Галлы вошли в город, перебили всех сенаторов и сожгли Рим. В середине Рима оставался только кремль Капитолий, куда не могли добраться галлы. Галлам хотелось разграбить Капитолий, потому что они зна-ли, что там много богатств. Но Капитолий стоял на крутой горе: с одной стороны были стены и ворота, а с другой был крутой обрыв. Ночью галлы украдкою полезли из-под обрыва на Капитолий: они поддерживали друг друга снизу и пере-давали друг другу копья и мечи.

Так они потихоньку взобрались на обрыв, — ни одна со-бака не услыхала их.

Они уже полезли через стену, как вдруг гуси почуяли народ, загоготали и захлопали крыльями. Один римлянин проснулся, бросился к стене и сбил под обрыв одного галла. Галл упал и свалил за собою других. Тогда сбежались рим-ляне и стали кидать брёвна и каменья под обрыв и перебили много галлов. Потом пришла помощь к Риму, и галлов про-гнали.

С тех пор римляне в память этого дня завели у себя праздник. Жрецы идут наряженные по городу; один из них несёт гуся, а за ним на верёвке тащат собаку. И народ под-ходит к гусю и кланяется ему и жрецу: для гусей дают дары, а собаку бьют палками до тех пор, пока она не издохнет.

КИТАЙСКАЯ ЦАРИЦА СИЛИНЧИ

Л.Н. Толстой

У китайского императора Гоангчи была любимая жена Силинчи. Император хотел, чтобы весь народ помнил его любимую царицу. Он показал жене шелковичного червя и сказал:

«Научись, что с этим червяком делать и как его водить, и тебя народ никогда не забудет».

Силинчи стала смотреть червей и увидала, что когда они замирают, то на них бывает паутина. Она размотала эту паутину, спряла её в нитки и соткала шёлковый платок. По-том она приметила, что черви водятся на тутовых деревьях. Она стала собирать лист с тутового дерева и кормить им червей. Она развела много червей и научила свой народ, как водить их.

С тех пор прошло пять тысяч лет, а китайцы до сих пор помнят императрицу Силинчи и в честь её празднуют.

КАК НАУЧИЛИСЬ БУХАРЦЫ РАЗВОДИТЬ ШЕЛКОВИЧНЫХ ЧЕРВЕЙ

Л.Н. Толстой

Китайцы долго одни умели разводить шёлк и никому этого искусства не показывали, а продавали за дорогие деньги шёлковые ткани.

Бухарский царь услыхал об этом, и ему захотелось достать червей и научиться этому делу. Он просил китайцев дать ему семян и червей и деревьев. Они отказали. Тогда бухарский царь послал сватать за себя дочь у китайского императора и велел сказать невесте, что у него всего много в царстве, нет только одного — шёлковых тканей, — так чтобы она с со-бою потихоньку привезла семян шелковицы и червей, а то не во что ей будет наряжаться.

Царевна набрала семян червей и деревьев и положила себе в головную повязку.

Когда на границе стали осматривать, не везёт ли она с собою потихоньку чего запрещённого, никто не посмел раз-вязать её повязку.

И бухарцы развели у себя тутовые деревья и шелкович-ных червей, и царевна научила водить их.

ИНДЕЕЦ И АНГЛИЧАНИН

Л.Н. Толстой

Индейцы взяли на войне в плен молодого англичанина, привязали его к дереву и хотели убить.

Старый индеец подошёл и сказал: «Не убивайте его, а отдайте мне».

Его отдали.

Старый индеец отвязал англичанина, свёл его в свой шалаш, накормил и положил ночевать.

На другое утро индеец велел англичанину идти за собой. Они шли долго, и когда подошли близко к английскому лаге-рю, индеец сказал:

«Ваши убили моего сына, я спас тебе жизнь; иди к своим и убивай нас».

Англичанин удивился и сказал: «Зачем ты смеёшься надо мною? Я знаю, что наши убили твоего сына: убивай же меня скорее».

Тогда индеец сказал: «Когда тебя стали убивать, я вспом-нил о своём сыне, и мне стало жаль тебя. Я не смеюсь: иди к своим и убивай нас, если хочешь». И индеец отпустил англичанина.

ЭСКИМОСЫ

(Описание)

Л.Н. Толстой

На свете есть земля, где только три месяца бывает лето, а остальное время бывает зима. Зимой дни бывают такие короткие, что только взойдёт солнце, тотчас и сядет. А три месяца, в самую середину зимы, солнце совсем не восходит, и все три месяца темно.

В этой земле живут люди; их назы-вают эскимосами. Люди эти говорят своим языком, других языков не понимают и никуда из

своей земли не ездят. Ростом эскимосы бывают невелики, но головы у них очень большие. Тело у них не белое, а бурое, волосы чёрны и жёстки. Носы у них тонкие, скулы широкие, глаза маленькие. Эски-мосы живут в снеговых домах. Они строят их так: нарубят из снегу кирпичей и сложат из них дом, как печку.

Вместо стекла они вставляют в стены льдины, а вместо дверей они делают длинную трубу под снегом и через эту трубу вле-зают в свои дома. Когда приходит зима, их дома совсем заносит снегом, и у них делается тепло. Едят эскимосы оле-ней, волков, белых медведей. Они ловят рыбу в море крючка-ми на палках и сетями. Зверей они убивают из луков стрелами и копьями. Эскимосы едят, как звери, сырое мясо. У них нет льна и пеньки,
чтобы делать рубахи и верёвки, нет и шерсти, чтобы делать сукно; верёвки они делают из жил зверей, а платье — из звериных кож.

Они складывают две кожи шерстью наружу, протыкают рыбьими костями и сшивают жилами. Так же они делают ру-бахи, штаны и сапоги. Железа у них тоже нет. Они делают копья и стрелы из костей. Больше всего они любят есть зве-риный и рыбий жир. Женщины и мужчины одеваются оди-наково. У женщин только бывают очень широки сапоги. В эти широкие голенища сапогов они кладут маленьких детей и так носят их.

В средине зимы у эскимосов бывает три месяца темно. А летом солнце совсем не садится, и ночей совсем не бывает.

ПЕТР I И МУЖИК

Л.Н. Толстой

Наехал царь Пётр на мужика в лесу. Мужик дрова рубит.

Царь говорит: «Божья помощь, мужик!»

Мужик и говорит: «И то мне нужна божья помощь».

Царь спрашивает: «А велика ли у тебя семья?»

— У меня семьи два сына да две дочери.

— Ну не велико твоё семейство. Куда ж ты деньги кла-дёшь?

— А я деньги на три части кладу: во-первых, — долг плачу, в-других, — в долг даю, в-третьих, — в воду мечу.

Царь подумал и не знает, что это значит, что старик и долг платит, и в долг даёт, и в воду мечет.

А старик говорит: «Долг плачу — отца-мать кормлю; в долг даю — сыновей кормлю; а в воду мечу — дочерей рощу».

Царь и говорит: «Умная твоя голова, старичок. Теперь выведи меня из лесу в поле, я дороги не найду».

Мужик говорит: «Найдёшь и сам дорогу: иди прямо, потом сверни вправо, а потом влево, потом опять вправо».

Царь и говорит: «Я этой грамоты не понимаю, ты сведи меня».

— Мне, сударь, водить некогда; нам в крестьянстве день дорого стоит.

— Ну, дорого стоит, так я заплачу.

— А заплатишь, — пойдём.

Сели они на одноколку, поехали.

Стал дорогой царь мужика спрашивать: «Далече ли ты, мужичок, бывал?»

— Кое-где бывал.

— А видал ли царя?

— Царя не видал, а надо бы посмотреть.

— Так вот, как выедем в поле, — и увидишь царя.

— А как я его узнаю?

— Все без шапок будут, один царь в шапке.

Вот приехали они в поле. Увидал народ царя — все по-снимали шапки. Мужик пялит глаза, а не видит царя.

Вот он и спрашивает: «А где же царь?»

Говорит ему Пётр Алексеевич: «Видишь, только мы двое в шапках — кто-нибудь из нас да царь».

КАК ТЕТУШКА РАССКАЗЫВАЛА БАБУШКЕ О ТОМ,
КАК ЕЙ РАЗБОЙНИК ЕМЕЛЬКА ПУГАЧЁВ ДАЛ ГРИВЕННИК

Л.Н. Толстой

Мне было лет восемь, и мы жили в Казанской губернии, в своей деревне. Помню я, что отец с матерью стали трево-житься и всё поминали о Пугачёве. Потом уж я узнала, что появился тогда Пугачёв разбойник. Он называл себя царём Петром III, собрал много разбойников и вешал всех дворян, а крепостных всех отпускал на волю. И говорили, что он с своим народом уже недалеко от нас. Отец хотел уехать в Казань, да побоялся нас, детей, везти с собой, потому что погода была холодная и дороги дурные. Было это дело в ноябре, и по дорогам опасно было. И собрался отец ехать один с матерью в Казань и оттуда обещался взять казаков и приехать за нами.

Они уехали, а мы остались одни с няней Анной Трофи-мовной, и все жили внизу, в одной комнате. Помню я, сидим мы вечером, няня качает сестру и носит по комнате: у неё животик болел, а я куклу одеваю. А Параша, девушка наша, и дьячиха сидят у стола, пьют чай и разговаривают; и всё про Пугачёва. Я куклу одеваю, а сама всё слушаю, какие страсти дьячиха рассказывает.

— Помню я, — рассказывала она, — как к соседям нашим за 40 вёрст Пугачёв приходил и как он барина на воротах повесил, а детей всех перебил.

— Как же они их, злодеи, убивали? — спросила Параша.

— Да так, матка моя. Игнатыч сказывал: возьмут за ножки да об угол.

— И, будет вам страсти рассказывать при ребёнке, — ска-зала няня. — Иди, Катенька, спать уж пора.

Я хотела уже собираться спать, вдруг слышим мы — сту-чат в ворота, собаки лают и голоса кричат.

Дьячиха с Парашей побежали смотреть и сейчас же при-бежали назад: «Он! Он!»

Няня забыла и думать, что у сестры животик болит, бросила её на постельку, побежала к сундуку, достала оттуда рубашку и сарафанчик маленький. Сняла с меня всё, разула и надела крестьянское платье. Голову мне повязала платком и говорит:

— Смотри, если спрашивать будут, говори, что ты моя внучка.

Не успели меня одеть, слышим, наверху уже стучат сапо-гами. Слышно, много народа нашло. Прибежала к нам дьячи-ха, Михайла лакей.

— Сам, сам приехал! Баранов бить велит. Вина, наливок спрашивает.

Анна Трофимовна говорит: «Всего давай. Да смотри не сказывай, что барские дети. Говори, все уехали. А про неё говори, что моя внучка».

Всю ночь эту мы не спали. Всё к нам заходили пьяные казаки.

Но Анна Трофимовна их не боялась. Как придёт какой, она говорит: «Чего, голубчик, надо? У нас про вас ничего нет. Малые дети, да я старая».

И казаки уходили.

К утру я заснула, и когда проснулась, то увидала, что у нас в горнице казак в зелёной бархатной шубе, и Анна Тро-фимовна ему низко кланяется.

Он показал на мою сестру, говорит: «Это чья же?» А Анна Трофимовна говорит: «Внучка моя, дочернина. Дочь с госпо-дами уехала, мне оставила».

— А эта девчонка? — Он показал на меня.

— Тоже внучка, государь.

Он поманил меня пальцем.

— Поди сюда, умница. — Я заробела.

А Анна Трофимовна говорит:

— Иди, Катюшка, не бойся. — Я подошла.

Он взял меня за щеку и говорит:

— Вишь, белолицая какая, красавица будет. Вынул из кармана горсть серебра, выбрал гривенник и дал мне.

— На тебе, помни государя, — и ушёл.

Погостили они у нас так 2 дня, всё поели, попили, поло-мали, но ничего не сожгли и уехали.

Когда отец с матерью вернулись, они не знали, как благо-дарить Анну Трофимовну, дали ей вольную, но она не взяла и до старости жила и умерла у нас. А меня шутя звали с тех пор: Пугачёва невеста. А гривенник тот, что мне дал Пугачёв, я до сих пор храню; и как взгляну на него, вспо-минаю свои детские годы и добрую Анну Трофимовну.

КАК Я ВЫУЧИЛСЯ ЕЗДИТЬ ВЕРХОМ

(Рассказ барина)

Л.Н. Толстой

Когда я был маленький, мы каждый день учились, только по воскресеньям и по праздникам ходили гулять и играли с братьями. Один раз батюшка сказал:

— Надо старшим детям учиться ездить верхом. Послать их в манеж.

Я был меньше всех братьев и спросил:

— А мне можно учиться?

Батюшка сказал:

— Ты упадёшь.

Я стал просить его, чтоб меня тоже учили, и чуть не заплакал.

Батюшка сказал:

— Ну, хорошо, и тебя тоже. Только смотри не плачь, когда упадёшь. Кто ни разу не упадёт с лошади, не выучится верхом ездить.

Когда пришла середа, нас троих повезли в манеж. Мы вошли на большое крыльцо, а с большого крыльца прошли на маленькое крылечко. А под крылечком была очень боль-шая комната. В комнате вместо пола был песок. И по этой комнате ездили верхом господа и барыни и такие же маль-чики, как мы. Это и был манеж. В манеже было не совсем светло и пахло лошадьми, и слышно было, как хлопают бичами, кричат на лошадей, и лошади стучат копытами о деревянные стены. Я сначала испугался и не мог ничего рассмотреть. Потом наш дядька позвал берейтора и сказал:

— Вот этим мальчикам дайте лошадей, они будут учиться ездить верхом.

Берейтор сказал:

— Хорошо.

Потом он посмотрел на меня и сказал:

— Этот мал очень.

А дядька сказал:

— Он обещает не плакать, когда упадёт.

Берейтор засмеялся и ушёл.

Потом привели трёх осёдланных лошадей: мы сняли шинели и сошли по лестнице вниз в манеж, берейтор держал лошадь за корду, а братья ездили кругом него.

Сначала они ездили шагом, потом рысью. Потом привели маленькую лошадку. Она была рыжая, и хвост у неё был обрезан. Её звали Червончик. Берейтор засмеялся и сказал мне:

— Ну, кавалер, садитесь.

Я и радовался, и боялся, и старался так сделать, чтоб никто этого не заметил. Я долго старался попасть ногою в стремя, но никак не мог, потому что я был слишком мал. Тогда берейтор поднял меня на руки и посадил. Он сказал:

— Не тяжёл барин,— фунта два, больше не будет.

Он сначала держал меня за руку, но я видел, что братьев не держали, и просил, чтобы меня пустили. Он сказал:

— А не боитесь?

Я очень боялся, но сказал, что не боюсь. Боялся я больше оттого, что Червончик всё поджимал уши. Я думал, что он на меня сердится. Берейтор сказал:

— Ну, смотрите ж, не падайте! — и пустил меня. Сначала Червончик ходил шагом, и я держался прямо.

Но седло было скользкое, и я боялся свернуться. Берейтор меня спросил:

— Ну, что, утвердились?

Я ему сказал:

— Утвердился.

— Ну, теперь рысцой! — и берейтор защёлкал языком.

Червончик побежал маленькой рысью, и меня стало под-кидывать. Но я всё молчал и старался не свернуться на бок. Берейтор меня похвалил:

— Ай да кавалер, хорошо!

Я был очень этому рад.

В это время к берейтору подошёл его товарищ и стал с ним разговаривать, и берейтор перестал смотреть на меня.

Только вдруг я почувствовал, что я свернулся немножко на бок с седла. Я хотел поправиться, но никак не мог. Я хотел закричать берейтору, чтоб он остановил; но думал, что будет стыдно, если я это сделаю, и молчал. Берейтор не смотрел на меня. Червончик всё бежал рысью, и я ещё больше сбился на бок. Я посмотрел на берейтора и думал, что он поможет мне; а он всё разговаривал с своим товарищем и, не глядя на меня, приговаривал:

— Молодец, кавалер!

Я уже совсем был на боку и очень испугался. Я думал, что я пропал. Но кричать мне стыдно было. Червончик тряхнул меня ещё раз, я совсем соскользнул и упал на землю. Тогда Червончик остановился, берейтор оглянулся и увидал, что на Червончике меня нет. Он сказал:

— Вот-те на! свалился кавалер мой,— и подошёл ко мне.

Когда я ему сказал, что не ушибся, он засмеялся и сказал:

— Детское тело мягкое.

А мне хотелось плакать. Я попросил, чтобы меня опять посадили; и меня посадили. И я уж больше не падал.

Так мы ездили в манеже два раза в неделю, и я скоро выучился ездить хорошо и ничего не боялся.

Летописные записи древнеримских историков во многом ложатся в основу наших знаний о том далеком периоде, когда росла и процветала великая И принято считать, что римские легенды (равно как и греческие) не лгут. Но стоит ли слепо доверять таким источникам? Ведь во все времена бывали случаи, когда нелепыми рассказами стремились прикрыть собственную халатность. А летописцы, как и все прочие люди, во многом полагались на рассказы очевидцев, а не на проверенные факты. Яркий тому пример - легенда о том, как гуси спасли Рим.

Говорят об этом чудесном спасении с той самой поры, как в 390 г. до н.э. из-за чуткости гусиного племени воинственные галлы не смогли тайком захватить Капитолий, где были заперты осажденные защитники Вечного города.

Как писал позднее великий римский историк Тит Ливий, галлы нашли тайную тропу, по которой поднялись на вершину Капитолия и смогли взобраться на стены укрепленного Кремля. Измученные голодом и усталостью воины-римляне крепко спали. Даже не услышали, как подкрались в темноте враги.

Но римлянам повезло. Совсем рядом с тем местом, куда подошли нападавшие, впритык к крепостной стене стоял храм в котором жили ее священные птицы - гуси. Несмотря на свирепствовавший среди осажденных голод, храмовые гуси оставались неприкосновенными. Они и почувствовали беду. Закричали, захлопали крыльями. Разбуженная шумом стража и подоспевшие к ней на помощь отдыхавшие воины сумели отбить нападение. С тех пор и говорят, что гуси Рим спасли.

С той поры минуло больше 1000 лет. Но о том, как гуси спасли Рим, его жители помнят. В честь этого события в Риме по сей день устраивается праздник, во время которого весь народ чествует спасителя-гуся и убивает собаку, виновную лишь своей принадлежностью к собачьему роду. Во все языки мира вошла крылатая фраза о том, как гуси спасли Рим. Говорят так, когда хотят сказать о счастливой случайности, спасшей от огромной беды.

Вот только у зоологов этот исторический факт вызывает серьезные сомнения. Ведь как бы ни была измучена собака, как бы крепко она ни спала, слух и чутье у нее работают. Обученная сторожевая собака (а именно такие содержались на службе у римлян) не могла пропустить приближение врага. Собака должна была почуять и услышать крадущихся в темноте галлов на расстоянии около 80 м. Даже если допустить максимальные значения, четвероногий сторож должен был поднять тревогу, когда враг подошел на расстояние 20-25 м. Если сомневаетесь, попробуйте незаметно подойти к незнакомой спящей собаке. И убедитесь сами.

А теперь - о способностях гусей. В качестве сторожей гуси никогда не использовались. И это не удивительно. Потому что основной «сторожевой» орган у них, как и у других птиц, - острое зрение. Ни услышать, ни почуять приближение постороннего на значительном расстоянии гуси не могут. Лишь на расстоянии в 3-4 м гуси, даже находясь за прочной стеной, каким-то образом чувствуют приближение человека и проявляют признаки встревоженности. Но это не шумное поведение, способное разбудить крепко спящих солдат, а лишь недовольное тихое гоготание. Если только угроза не приближается непосредственно.

Так как гуси спасли Рим? Ведь выходит, эта легенда откровенно противоречит законам зоологии. Но история эта наделала в свое время столько шума, что сложно допустить ложь со стороны уважаемого римского летописца. Мы можем лишь гадать, как развивались события в реальности. Возможно, гуси проснулись не от приближения врагов, а от того, что голодные стражники решили тайком от всех полакомиться священной птицей. Ну а богам было угодно, чтобы этот грех стал спасением для города. Другой вариант: собак в городе на тот момент уже просто не осталось. Ведь они-то не считались а жители голодали настолько, что в пищу уже шли кожа сандалий и щитов. И, наконец, версия третья. Пожалуй, самая надуманная. Тем не менее, возможно допустить, что Тит Ливий и вслед за ним все человечество иносказательно назвал «собаками» подкупленных предателей-стражей, а «гусями» - кого-то из воинов-галлов (кельтов), предупредивших консула Марка Манлия о нападении и предательстве. Ведь именно у них гусь испокон веков был птицей священной. Но открыто признать этот факт римлянам не позволяли ни гордость, ни тактические соображения.

Как все было на самом деле, нам уже никогда не узнать. Но за гусями навечно закрепилась слава спасителей великого на семи холмах.

В середине Рима оставался только кремль - Капитолий, куда не могли добраться галлы. Галлам хотелось разграбить Капитолий, потому что они знали, что там много богатств. Но Капитолий стоял на крутой горе: с одной стороны были стены и ворота, а с другой был крутой обрыв. Ночью галлы украдкою полезли из-под обрыва на Капитолий: они поддерживали друг друга снизу и передавали друг другу копья и мечи.

Так они потихоньку взобрались на обрыв, ни одна собака не услыхала их.
Они уже полезли через стену, как вдруг гуси почуяли народ, загоготали и захлопали крыльями. Один римлянин проснулся, бросился к стене и сбил под обрыв одного галла. Галл упал и свалил за собою других. Тогда сбежались римляне и стали кидать бревна и каменья под обрыв и перебили много галлов. Потом пришла помощь к Риму, и галлов прогнали.

С тех пор римляне в память этого дня завели у себя праздник. Жрецы идут наряженные по городу; один из них несет гуся, а за ним на веревке тащат собаку. И народ подходит к гусю и кланяется ему и жрецу: для гусей дают дары, а собаку бьют палками до тех пор, пока она не издохнет.